Форум » Культура и искусство » Что новенького на вашей книжной полке? (продолжение) » Ответить
Что новенького на вашей книжной полке? (продолжение)
Inna: Здесь обсуждаем то, что из новенького вами прочитано. Даем оценки прочитанному. Новеньким может быть бестселлер, вышедший только завтра, а для кого-то новеньким может оказаться Салтыков-Щедрин, так и не дочитанный серьезно в школе). Все интересно!
Ответов - 107, стр:
1 2 3 4 All
Студентка: гость http://greenarine.livejournal.com/ вот тебе ссылочка. Она очень душевно пишет.
roxana: Церемония награждения победителей ежегодного конкурса «Книга года» прошла в среду вечером в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко . В номинации «Проза года» победил сборник архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые и другие рассказы» Не так давно читала этот сборник рассказов - понравился.
witch: Рекомендую недавно прочитанную книгу "Кики ван Бетховен" Шмитта. Именно с диском интересно. Вообще интересный автор, язык своеобразный очень, на мой взгляд. Эссе перед повестью тоже очаровательное... "Подумать только - Бетховен умер, а столько кретинов живы". "Евангелие от Пилата" у него в свое время меня удивило...
Южа: Прочитала "Новый дозор" Лукьяненко. Показалось сыровато и как-то по-женски. Впрочем, я могу ошибаться.
Ундина: witch witch пишет: Рекомендую недавно прочитанную книгу "Кики ван Бетховен" Шмитта Зашла, чтобы тоже порекомендовать эту книгу. Такое хорошее настроение от неё (или это глицин помогает) но книжка действительно чудесная и отвечающая на некоторые мои вопросы. Кики, ты говоришь, что твой Бетховен любил человечество… А ведь ты как-то рассказывала, что он ненавидел весь мир. — Да, характер у него был поганый, он часто злился, обвинял всех подряд. Но так и должно быть! Когда ты веришь в человечество, ты любишь человека не таким, какой он есть, а каким он должен быть. Величайшие гуманисты страдали мизантропией. Чтобы клеймить несовершенство, нужно представлять себе идеал. — Кики, это ты о нем или о себе? — Обо всех людях. Они не верят в существование человечества, они доверяют лишь себе, своей группе и ее интересам, они берутся за руки, чтобы оградить себя от других, провести границу, возвести стену. Когда ты думаешь обо всем человечестве, приходится отделить себя от толпы и стать одиночкой. Бетховен это хорошо понимал. В ту пору одиночный человек был Немец, был Англичанин, был Француз, Итальянец, Русский и т. д. И люди постоянно затевали войны.
радлена: День- два- и ноябрь уйдет от нас. Одна хорошая книга была прочитана в ноябре- Фанни Флэгг Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок». ...остальные прочитанные ( или недочитанные) были скучными, неинтересными, неудачными...всякими, только не хорошими. Шляховым накушалась. Последняя обновка на Флибусте уже не про доктора Данилова. Фамилиё главного героя другая, а шаблон тот же. У меня возникло ощущения, что еще книжечку- и я смогу поступать к автору литературным негром. Рабыней Изаурой. Пчелкой Майя ( не, не той, которая про конец света ).
радлена: То приболела, то концесветость, а на улице гололёд- не выйдешь...Читалось. "Место для жизни" Юлия Винер. Сборник рассказов , связанных между собой. Освещение квартирного вопроса. Понравилось. Артемий Ульянов "Записки санитара морга". Не чернуха! Жизнь... Джин Квок "Девушка в переводе". О маме и подростке- дочке из Китая, переехавших в Америку. Искренне и трогательно.Девочка умом своим продралась через нищету и убогость, сумев выучиться и стать врачом. Мария Арбатова "Мне 40 лет". Автобиография. Показалось искренне написанным. Феминизмом не заразилась. Хотя...иногда кажется, что в этом что- то есть Торгни Линдгрен "Похвала правде". Что- то в этой книге есть такое, что не дало мне ее отбросить, не дочитав... Сейчас читаю то, что вы, мои русскоязычные, читать не будете. Поэтому и имя автора не назову.
Южа: Вчера Познер беседовал с Улицкой. тут
Южа: Сын говорит, мол, о чем разговаривать с человеком, который не знает выражения "дамоклов меч". "В приличном обществе редко найдёшь себе собеседника на эту тему". Захар Прилепин "Несерьёзные люди" В приличном обществе редко найдёшь себе собеседника на эту тему. Это раньше спрашивали: «Что ты слушаешь?» — чтобы понять кто перед тобой. Вот человек предпочитает БГ — «Машине времени», и сразу всё понятно. Вот слушает «Алису» — и всё ясно; а если ещё и «Телевизор» — то вообще нет вопросов. Вот девушка слушала «Депешей», но теперь полюбила «Cure» — и я многое понимал про неё заранее. Вот человек так говорит о «Квинах», что сразу ясно: русские песнопения он презирает, и, значит, нам он не товарищ. Потому что мы много чего слушали, и весь «Пинк Флойд» знали наизусть, но своё не презирали. Есть вещи, которые нужно слышать на родном языке. На другом их не сообщат никогда. Так было. Теперь слушают непонятно что. Есть интеллигентные люди, которым всерьёз нравится этот, с гармошкой, про комбайнёров. Ещё говорят: «Радио слушаю». Я вообще этого не понимаю. Там реклама, там какие-то вечно на позитиве люди несут часами чёрт знает что, перебивая друг друга и хохоча, — зачем это слушать? Лучше подслушивать диалоги в автобусе. Есть молодые люди, у которых вообще нет музыкальных проигрывателей в доме. «А зачем? — спрашивают. — Можно на ноуте послушать», — но на ноуте тоже не слушают, вообще нет привычки. А тут вдруг Кирилл Серебренников, видя, как я надеваю на башку наушники, спрашивает: — Что слушаешь? Вопрос из юности. Я слушаю русский рэп. Там произносятся сейчас самые важные вещи. Русский рэп резонирует с моим самоощущением. Он даёт мне нужные дозы агрессии и радости. Там есть живое, там новая речь новых Маугли. Он меня заводит. Я живу в том числе и на этом подзаводе. Безо всякой надежды говорю Кириллу про то, что слушаю: вот рэп, да. Кирилл отвечает: — А я вообще слушаю только русский рэп, очень много. Поверить не могу. — Кого? — спрашиваю быстро. — Да кого — Ноггано, «Касту», Гуфа... — Гуф новый вышел отличный, — говорю совершенно на автомате, удивлённо глядя на Кирилла. — Да, конечно, — кивает Кирилл. — А Типси Типа? — спрашиваю без надежды. — Типси Тип тоже новый вышел, — отвечает Кирилл. — А мне, — говорю, торопясь куда-то, — Loc Dog новый понравился. Он, когда был юн, написал штук сто песен и все были просто идиотские, а тут вдруг в последних двух пластинках выдал штук десять шедевров. Убойный тип. — И Лок Дога тоже, конечно, — спокойно отвечает Кирилл и ещё говорит про Дельфина, с которого всё началось и который умел формулировать так, как мало кто умеет. Минут десять разговаривали, назвав дюжину имён. Кирилл сказал то же, что я: это даёт ему нужные эмоции. Попрощались, я сел в такси и ещё с минуту улыбался. Совершенно неожиданный случился разговор. Из той поры юности, которая сегодня уже кажется детством. Теперь все выросли. У всех серьёзные дела. Что может быть серьёзней музыки, вы что?
Огурцова: Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду. — Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы? Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой. — Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература? — Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия. «Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича. — Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать? — Я, собственно… — собеседник замялся. — Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то… — Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух. — Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес. — Говорите, я запомню. В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили. — Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете? Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их. Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы. В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль. «Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду». Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть. Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту. — Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать? Максим помялся, осторожно уселся на край стула. — С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили. — Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных. — Нигде? — спросил Максим тихо. — Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим? — Да, продолжайте, пожалуйста. — В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков. Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб. — Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим! — Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам. — У вас есть дети? — Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня? — Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу. Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился. — Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела… — Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович. — Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит? Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром. — Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра. — Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте. Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть. — Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать. «Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин». Лермонтов «Мцыри». Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий… Максим слушал. — Не устали? — спрашивал Андрей Петрович. — Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста. День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий. Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо. Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону. — Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос. Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю? Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу. — А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём. — В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович. — Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался. — Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой? — Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал. — С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите? — Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят. Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами. «Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…». Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол. Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил. Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё. Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше. — Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка. — Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто? — Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса. — От… От кого?! — От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его… — Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка. Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку. — Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он. — Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить? Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад. — Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети. Майк Гелприн, Нью-Йорк (Seagull Magazine от 16/09/2011)
Капа: Огурцова СПАСИБО!
Olga: Огурцова Спасибо.
Южа: Огурцова Спасибо. Называется "Свеча горела".
Капа: Южа пишет: Называется "Свеча горела". Это стихотворение Пастернака называется "Зимняя ночь".
Южа: Капа этот рассказ Майка Гелприна называется "Свеча горела".
радлена: Что прочлось недавно: Сью Таунсенд "Тайный дневник Адриана Моула". Переживания четырнадцатилетнего подростка обо всём, что положено переживать в этом возрасте .Бестолковые хронически разводящиеся родители, рэкет в школе, уход за одиноким стариком, прыщ, бестолково и не вовремя вскочивший.Написано просто и читается легко. И всё понятно...несмотря на то, что я никогда не была американским подростком))). Там еще несколько книг о нём же, пока не читала. Но буду. Книга от создательницы "Жареных зеленых помидоров...":Фэнни Флэгг "Дейзи Фэй и чудеса".Можно сказать, что девичий вариант Адриана Моула. Те же родители с выяснением отношений, друзья и недруги...И ощущение, что не читаешь, а слушаешь девчонку, которая забежала к тебе после школы и рассказывает всё, что с ней сегодня произошло.Взахлёб рассказывает, переживая заново... Кэтрин Стокетт "Прислуга". Кратко : об отношениях белых хозяек и чернокожей прислуги. Шестидесятые годы 20 века. Можно придраться, что на белых хозяек хватило черной краски, а на прислугу- нет. А можно и не придираться, просто читать . Хорошо написано. Вопреки некоторым негативным откликам в сети- посмотрела и фильм, снятый по мотивам этой книги. Понравился. Удовольствие получила от созерцания нарядов, мебели, природы. Иной мир. Наши мамы в шестидесятых были так далеки и от прислуги, и от праздного времяпрепровождения в разных комитетах.Не говоря о кабриолетах Конечно, не это главное в фильме. Как тяжело было прислуге переступить через страх и надиктовать белой девушке то, что наболело за многие годы...
smagrina: радлена пишет: Кэтрин Стокетт "Прислуга"..... Хорошо написано. Да, мне тоже очень понравилось. Так увлеклась, что сегодня аж в 5 утра читать закончила
радлена: Арто Паасилинна "Очаровательное самоубийство в кругу друзей ". Эпатажное название и ...хорошее чтение! В одно не прекрасное летнее утро у двух горячих финских мужчин появились виды на один и тот же сарай. Оба сочли его хорошим местом для того, чтобы свести счёты с жизнью.А, столкнувшись в сарае и разговорившись ( с коньячком, что способствовало!), постановили:погодить убиваться, найти единомышленников и сделать это массово. И поехало...а потом покатилось : по Финляндии в комфортабельном автобусе, с палатками, ловлей рыбы, собиранием морошки, вечерним кофе на костре -к мысу Нордкап, с которого решились вместе с автобусом... Впрочем, кто решился, а кто и нет: Корпела отпустил сцепление и тормоза. Закрутились колеса. Автобус-люкс отправлялся в последний путь. Стрелка спидометра отклонилась вправо, обрыв приближался с ужасающей быстротой. Корпела просигналил, весь Нордкап загремел и загрохотал, черные клубы выхлопного газа разлетались по ветру. Машина мчалась быстро, как никогда. Ледяная могила океана ждала их. И тут в верхней части кабины зажглась красная лампочка, раздалось несколько тревожных сигналов. Жаждущие жизни руки потянулись к кнопке аварийной остановки. Корпела надавил на тормоза: автобус резко накренился, пассажиры слетели со своих сидений, колеса задымились. Океан приближался, изумленные фигуры Лисманки и Сорьонена промчались мимо. Впереди были стальные перила. На краю обрыва Корпела изо всех сил вывернул баранку и в последнее мгновение развернул машину обратно на дорогу. Автобус угрожающе взвился, как корабль в борьбе против бурного моря, в окнах промелькнул поджидавший их убийца-океан. Еще сто метров автобус по инерции проковылял вдоль края обрыва, потом остановился. В нутре автобуса все шипело и бурлило. Из двигателя пошел пар — вода в машине закипела. Корпела обернулся, чтобы посмотреть, что делается в салоне: тридцать человек сидели в оцепенении с белыми от ужаса лицами. ...дальше в поисках хорошего места для задуманного была Северная Норвегия... Швеция... Германия... Франция... Швейцария... Португалия... Ну и в конце, как и предполагалось :"Массовое самоубийство Анонимных Смертников отменилось по техническим причинам. Орудие самоубийства ушло на дно океана, а автовладелец Корпела не собирался искать новый автобус. Если у висельника нет веревки, он не сможет повеситься. Самоубийцы единодушно решили, что смерть, конечно, самое важное дело в этой жизни, но и оно может подождать". А еще некоторые поженились . На земле, не на небесах! и дочку родили...впрочем, чего это я тут всё разжевываю? сами читайте эту оптимистичную книжку! Жизнь прекрасна!
smagrina: Арчибальд Кронин "Замок Броуди" Прочиталось на одном дыхании, несмотря на трагичность рассказанной истории. Просто отлично. Все мелочи так точно и ярко выписаны, что было впечатление, что не читаю, а смотрю фильм. О чем книга? О жизни, о том, что дом может быть не только крепостью, но и тюрьмой. И какую уродливую форму может принять родительская любовь.
Южа: Увидела в книжном магазине "Лабиринт", понравилось. Пишут одно предложение и автора, многое хочется прочитать или перечитать немедленно. Доброе утро, дорогие книголюбы! Откройте книгу, которую сейчас читаете, на 30 странице, 9 строчка сверху. Что там у вас?
RaversiЯ: Южа Интересно..А где же ваша книжка и строка? Или вы сделали запись на сайте Лабиринта? Я пишу тут, и немного не по правилам, наоборот.. Страница девятая и абзац, а не строка "Жизнь заставляет нас всё время создавать что-то новое, вступать на ничейную землю, входить в лес, где нет проторенных тропинок, откуда до сих пор никто не возвращался, а значит некому стать нашим проводником. Такое состояние экзистенциалисты называют страхом перед ничто . Жить будущим значит совершать прыжок в неизвестное, а это требует мужества, на которые решатся немногие." Ролло Мэй "Мужество творить"
Южа: "Пояснил, что собирается выгодно продать избыток шкурок в Германии и во Франции, однако не знает ни французского, ни немецкого наречий, а тамошние переводчики куда дороже". (Владимир Мединский "Стена")
радлена: Моя мать проверяет, на месте ли сидят все гребенки в ее зачесанных кверху волосах, не упала ли на шею непослушная прядь, она подвязывает накрахмаленный передник, который шуршит совсем по-воскресному, и гордо плывет вниз по улице, держа малость на отлете один из главных подарков судьбы — свой объемистый зад. Крестьянские жены подглядывают за ней в щели своих заборов и предрекают: — Из новых-то пекарев, — предрекают они, — ни в жисть прока не будет. Вы только поглядите, как пекарева жёнка середь недели вырядилась. ( Эрвин Штриттматтер, "Лавка") Изумительная книга, еще не дочитала до конца. Ужасно мешает моя привычка к скорочтению- а тут нужно чуть ли не каждую фразу смаковать. Деревня с чешским и немецким населением. Рассказ- неторопливый, со всеми подробностями- от имени мальчика, сына владельца лавки. Забавные персонажи. Интересный быт. Перед этим прочла "Большая грудь, широкий зад". Мо Янь Не про наш форум. Не про пышные формы Китайская история. 20 век. Натуралистичные сцены. Читать непросто. Свой мир, другая планета. Другие ценности. Другие цены. Я могу представить себя живущей в деревне, где "Лавка". Но не в китайском селе."Запад есть запад..."
RaversiЯ: У этой игры есть хорошее практическое применение... По цитатам все книги онлайн прекрасно гуглятся (если конечно выложены в сеть). На поиск времени уходит пара секунд.. Читай - не хочу..
радлена: Дочитываю третью книгу "Двор" Аркадия Львова. История двора одесского- от довоенных тридцатых до шестидесятых.Какие времена, какие характеры, какие судьбы! Нравится, как написано : автор как бы стоит тут же, во дворе и наблюдает.Сам никому характеристик не дает. Только поступки и слова. А дальше размышляйте сами: почему плохо,когда человек после смены у себя дома работает на себя? Всегда ли прав Дегтярь и мадам Малая? Цитата навскидку: Оля Чеперуха в этом году первая открыла сезон на черешневое варенье. В ГУМе, на углу Ленина и Карла Либкнехта, она выстояла очередь с шести утра до восьми вечера и достала ленинградский примус — теперь она имела два собственных примуса и была полностью независима. Клава Ивановна, когда увидела, как работает ленинградский примус, заявила, что должна получить его хотя бы на один день, просто ради удовольствия. Вслед за мадам Малой обращались одна за другой Тося, Дина, Соня. Оля выставляла вперед обе руки, как будто сдерживала напор толпы, и кричала милицейским голосом: — Дамочки, в порядке живой очереди! Варенье получилось исключительно удачное: на свет оно было прозрачное, как мед, с красноватым оттенком, а на вкус, когда начинал пробовать, нельзя было остановиться. Иона Овсеич специально привел свою Полину Исаевну и сказал при всех, что у наших женщин не грех поучиться. Оля пожимала плечами и доказывала, что здесь никакого умения не требуется и напрасно ее хвалят. Потом она послала Зюнчика за блюдечками, наполнила каждому до краев, так что стекало на пальцы и приходилось слизывать, соседи отнесли домой, а посуду вернули хозяйке. Вы давно стояли за примусами с шести утра? А давно ли варили черешневое вареньем и угощали соседей ?
Майечка: радлена спасибо, скачала и поставила в очередь Сейчас читаю "Подстрочник" воспоминания Лилианы Лунгиной, очень-очень..
Южа: Однажды французскому писателю Даниэлю Пеннаку удалось то, что не смогли проделать "хорошие" школы и опытные педагоги, а точнее - вызвать интерес к чтению у целого класса подростков. На основании этого опыта Пеннак написал книгу "Как роман". В ней писатель сформулировал правила, которые помогут ребенку открыть в себе читателя.
радлена: Южа, спасибо за наводку! В Википедии написано, что эти десять законов получили название "Декларации прав читателя". Поначалу, изучив "правила", я не врубилась.Плечами пожала.Набор простых десяти фраз о чтении-ну и что дальше? Как этим можно сподвигнуть к процессу? Даже поехидничала, так: а если посуду приучить мыть, то тоже можно наклепать 10 правил: 1.Право не мыть посуду. 2.Право мыть тарелки через одну. 3.Право не домывать посуду...ну и далее... Для того, чтоб понять, мне понадобилось право номер восемь И я пошла выяснять, втыкаться, врубаться, въезжать к первоисточнику. "Как роман"- классное чтение про чтение! Пока что я не все прочла, моё право...Но понять поняла, чего хотела. По праву номер девять поцитирую: Нет, они все разные, каждый выбрал что-то свое в нашем многоликом пестром времени: записной рокер — заклепки и казаки, поклонник высокой моды — «Берлингтон» и «Шевиньон»,[5] безлошадный байкер — не мотоцикл, так хоть косуху; у кого длинные волосы, у кого жесткий ежик — в зависимости от семейных вкусов… Вон та девочка утопает в отцовской рубахе, свисающей до продранных коленок джинсов, зато другая вся в черном, как сицилийская вдова («мне нет дела до этого мира»), а ее белокурая соседка, метит, наоборот, на конкурс красоты: ухожена, разнаряжена, причесана, как с обложки глянцевого журнала. Они вышли из возраста свинки и ветрянки и подцепляют теперь моды. А высоченные-то какие — во всяком случае, большинство! — спокойно могли бы хлебать суп с головы учителя! А парни до чего дюжие! А девочки-то какие фигуристые! Учителю кажется, что сам он в их возрасте был не таким оформившимся… помельче, похилее… послевоенный заморыш… на консервированном молоке плана Маршалла… он, учитель, переживал тогда период восстановления, как и вся Европа… А они — воплощение результата. Это цветущее здоровье, это соответствие моде создают впечатление взрослости, от которой впору и оробеть. Их прически, наряды, плееры, калькуляторы, манера общаться, самоуверенность наводят на мысль, что они, возможно, куда лучше «приспособлены» к современности, чем учитель. Больше о ней знают… Что же они знают? В том-то и загадка. ... И само собой разумеется, они не любят читать. Слишком много слов в книгах. Страниц тоже. И вообще, слишком много книг. Нет, читать они решительно не любят. Тому свидетельство лес поднятых рук в ответ на вопрос учителя: — Кто из вас не любит читать? В этом квазиединодушии даже чувствуется некоторый вызов. Кое-кто рук не поднял (в том числе Сицилийская вдова), но это знак подчеркнутого безразличия к вопросу. — Ну и хорошо, — говорит учитель, — раз вы не любите читать… я сам буду читать вам всякие книги. И тут же, перейдя от слов к делу, открывает портфель и достает во-от такущую книжищу, толстую, прямо-таки кубическую, нет, правда, жуть какую огромную, в глянцевой обложке. В общем, книгу, так уж книгу… — Готовы? Они не верят своим глазам, не верят ушам. Этот псих собирается им все это прочесть? Да на это уйдут годы! Растерянность… Даже некоторая напряженность… Такого не бывает — чтоб учитель вздумал весь год читать. Или он отъявленный бездельник, или тут какой-то подвох. Больно хитрый, поймать нас хочет. А потом подай ему список новых слов, отчет о прочитанном…
smagrina: Стивен Кинг - "11/22/63" Да, это тот самый Кинг, который всякие мистические страшилки сочиняет, но....другой. Событие, вокруг которого выстроен сюжет - убийство президента Кеннеди в США, а именно, что было бы, если бы этого убийства не было. В общем - это такая жизне-бытоописательная книга об Америке 50-60-х. Понравилось! Елена Катишонок - "Жили-были старик со старухой" и жили они у самого синего моря(на самом деле там жили)... Семейная сага. События происходят начиная с войны 1914 года. Неспешное, обстоятельное, временами очень пронзительное повествование о жизни старика и старухи (просто семьи староверов). И есть продолжение (вчера начала) - "Против часовой стрелки". Это уже о жизни детей и внуков. Очень понравилось!
радлена: Майечка прочла воспоминания Лунгиной...Хорошая книга. Какие были смутные времена. Какая проверка человеческих характеров! И какая всё - таки неспокойная история нашей страны!Один двадцатый век чего только не приносил...
полная версия страницы